Неточные совпадения
Когда же встали из-за стола и дамы вышли, Песцов, не следуя за ними, обратился к Алексею Александровичу и принялся высказывать
главную причину неравенства. Неравенство супругов, по его мнению, состояло в том, что неверность жены и неверность мужа казнятся неравно и
законом и общественным мнением.
Он не мог согласиться с этим, потому что и не видел выражения этих мыслей в народе, в среде которого он жил, и не находил этих мыслей в себе (а он не мог себя ничем другим считать, как одним из людей, составляющих русский народ), а
главное потому, что он вместе с народом не знал, не мог знать того, в чем состоит общее благо, но твердо знал, что достижение этого общего блага возможно только при строгом исполнении того
закона добра, который открыт каждому человеку, и потому не мог желать войны и проповедывать для каких бы то ни было общих целей.
— Все мы живем по
закону состязания друг с другом, в этом и обнаруживается
главная глупость наша.
К этим людям он, ближе узнав их, причислил и тех развращенных, испорченных людей, которых новая школа называет преступным типом и существование которых в обществе признается
главным доказательством необходимости уголовного
закона и наказания.
Главные качества графа Ивана Михайловича, посредством которых он достиг этого, состояли в том, что он, во-первых, умел понимать смысл написанных бумаг и
законов, и хотя и нескладно, но умел составлять удобопонятные бумаги и писать их без орфографических ошибок; во-вторых, был чрезвычайно представителен и, где нужно было, мог являть вид не только гордости, но неприступности и величия, а где нужно было, мог быть подобострастен до страстности и подлости; в-третьих, в том, что у него не было никаких общих принципов или правил, ни лично нравственных ни государственных, и что он поэтому со всеми мог быть согласен, когда это нужно было, и, когда это нужно было, мог быть со всеми несогласен.
Возмущало Нехлюдова,
главное, то, что в судах и министерствах сидели люди, получающие большое, собираемое с народа жалованье за то, что они, справляясь в книжках, написанных такими же чиновниками, с теми же мотивами, подгоняли поступки людей, нарушающих написанные ими
законы, под статьи, и по этим статьям отправляли людей куда-то в такое место, где они уже не видали их, и где люди эти в полной власти жестоких, огрубевших смотрителей, надзирателей, конвойных миллионами гибли духовно и телесно.
Одни люди в большинстве случаев пользуются своими мыслями, как умственной игрой, обращаются с своим разумом, как с маховым колесом, с которого снят передаточный ремень, а в поступках своих подчиняются чужим мыслям — обычаю, преданию,
закону; другие же, считая свои мысли
главными двигателями всей своей деятельности, почти всегда прислушиваются к требованиям своего разума и подчиняются ему, только изредка, и то после критической оценки, следуя тому, что решено другими.
— Я не выставляю подсудимого каким-то идеальным человеком, — говорил Веревкин. — Нет, это самый обыкновенный смертный, не чуждый общих слабостей… Но он попал в скверную историю, которая походила на игру кошки с мышкой. Будь на месте Колпаковой другая женщина, тогда Бахарев не сидел бы на скамье подсудимых! Вот
главная мысль, которая должна лечь в основание вердикта присяжных.
Закон карает злую волю и бесповоротную испорченность, а здесь мы имеем дело с несчастным случаем, от которого никто не застрахован.
Был, дескать, здесь у вас на земле один такой мыслитель и философ, «все отвергал,
законы, совесть, веру», а
главное — будущую жизнь.
— И на третий
закон можно объясненьице написать или и так устроить, что прошенье с третьим-то
законом с надписью возвратят. Был бы царь в голове, да перо, да чернила, а прочее само собой придет.
Главное дело, торопиться не надо, а вести дело потихоньку, чтобы только сроки не пропускать. Увидит противник, что дело тянется без конца, а со временем, пожалуй, и самому дороже будет стоить — ну, и спутается. Тогда из него хоть веревки вей. Либо срок пропустит, либо на сделку пойдет.
Вспоминается ему, как он покойно и тихо жил с сестрицами, как никто тогда не шумел, не гамел, и всякий делал свое дело не торопясь. А
главное, воля его была для всех
законом, и притом приятным
законом. И нужно же было… Отец пользуется отсутствием матушки, чтоб высказаться.
Не повезло здесь богине правосудия: тысячепудовый штукатурный потолок с богатой лепкой рухнул в
главном зале храма Фемиды, сшиб ей повязку вместе с головой, сокрушил и символ
закона — зерцало.
С самого начала судебной реформы в кремлевском храме правосудия, здании судебных установлений, со дня введения судебной реформы в 1864–1866 годы стояла она. Статуя такая, как и подобает ей быть во всем мире: весы, меч карающий и толстенные томы
законов. Одного только не оказалось у богини, самого
главного атрибута — повязки на глазах.
— Ха-ха! Мне нравится этот вежливый способ грабежа. Да… Не только ограбят, но еще спросят, с которого конца. Все по
закону,
главное… Ах, милые люди!
—
Главное, чтобы все по
закону… Катай их
законом… И жида, и писаря, и немца Полуштофа, и Галактиона — всех валяй!.. Ты живи у меня, — ну, вместе и будем орудовать.
В христологии его
главное место занимает учение о кенозисе, о самоуничижении Христа и подчинении его
законам человеческого существования.
Законов никаких никто не признает, честности никто в толк взять не может, ума не определяют иначе, как способностью нажиться,
главною добродетелью признают смирение пред волею старших.
Таким образом баня сделалась
главным сборным пунктом будущих миллионеров, и сюда же натащили разную приисковую снасть, необходимую для разведки: ручной вашгерд, насос, скребки, лопаты, кайлы, пробный ковш и т. д. Кишкин отобрал заблаговременно паспорта у своей партии и предъявил в волость, что требовалось по
закону. Все остальные слепо повиновались Кишкину, как
главному коноводу.
— Нет, это пустое, отец, — решила баушка Лукерья. — Сам-то Акинфий Назарыч, пожалуй бы, и ничего, да старуха Маремьяна не дозволит… Настоящая медведица и крепко своей старой веры держится. Ничего из этого не выйдет, а Феню надо воротить…
Главное дело, она из своего православного
закону вышла, а наши роды испокон века православные. Жиденький еще умок у Фени, вот она и вверилась…
— Так-с… А я вам скажу, что это нехорошо. Совращать моих прихожан я не могу позволить… Один пример поведет за собой десять других. Это называется совращением в раскол, и я должен поступить по
закону… Кроме этого, я знаю, что завелась у вас новая секта духовных братьев и сестер и что
главная зачинщица Аграфена Гущина под именем Авгари распространяет это лжеучение при покровительстве хорошо известных мне лиц. Это будет еще похуже совращения в раскол, и относительно этого тоже есть свой
закон… Да-с.
— В глупости их, невежестве и изуверстве нравов, — проговорил он, —
главная причина,
законы очень слабы за отступничество их… Теперь вот едем мы, беспокоимся, трудимся, составим акт о захвате их на месте преступления, отдадут их суду — чем же решат это дело? «Вызвать, говорят, их в консисторию и сделать им внушение, чтобы они не придерживались расколу».
Но последнее дело с купоном и,
главное, его фальшивая присяга, от которой, несмотря на его страх, ничего худого не вышло, а, напротив, вышло еще 10 рублей, он совсем уверился, что нет никаких
законов, и надо жить в свое удовольствие.
— Непременно! Строжайшей ответственности, по
закону, должны быть подвергнуты. Но
главная теперь их опора в свидетельстве: говорят, документ, вами составленный, при прошении вашем представлен; и ежели бы даже теперь лица, к делу прикосновенные, оказались от него изъятыми, то правительство должно будет других отыскивать, потому что фальшивый акт существует, и вы все-таки перед
законом стоите один его совершитель.
— Не всегда, не говорите этого, не всегда! — возразил сенатор, все более и более принимая величавую позу. — Допуская, наконец, что во всех этих рассказах, как во всякой сплетне, есть малая доля правды, то и тогда раскапывать и раскрывать, как вот сами вы говорите, такую грязь тяжело и,
главное, трудно… По нашим
законам человек, дающий взятку, так же отвечает, как и берущий.
«Неразумно, — говорит человек общественный, — жертвовать благом своим, своей семьи, своего отечества для исполнения требований какого-то высшего
закона, требующего от меня отречения от самых естественных и добрых чувств любви к себе, к своей семье, к родине, к отечеству, и,
главное, опасно отвергать обеспечение жизни, даваемое государственным устройством».
Как я объяснил выше,
главную черту старого помпадура составляла кроткая покорность
закону и законности.
«Вся суть, mon cher, заключается в исполнителях, — развивал он по этому случаю свою теорию, — если исполнители хороши, и
главное (c’est le mot [Вот настоящее слово (фр.).]), если они с направлением, то всякий
закон…»
Радость, когда я привел таких гостей, была неописуема. Я дал пять рублей, хозяйка квартиры подала нам «смирновки», а другим сивухи. По
законам ночлежки водку обязаны покупать у хозяйки — это ее
главный доход. Водка, конечно, всегда разбавлена водой, а за «смирновку» в запечатанном виде платилось вдвое.
— Какой дурак!.. Он очень умный и расчетливый человек, но это бог с ним! Я ему дам; а
главное, скажи, как по нашим
законам: могу я всегда отделаться от него?
— Я согласен, что нельзя знать всех
законов в подробностях, — сказал барон, — но
главные, я думаю, все вообще знают: кто же не знает, что воровство, убийство есть преступление?
Прежде всего сплавщик должен до малейших подробностей изучить все течение Чусовой на расстоянии четырехсот — пятисот верст, где река на каждом шагу создает и громоздит тысячи новых препятствий; затем он должен основательно усвоить в высшей степени сложные представления о движении воды в реке при всевозможных уровнях, об образовании суводей, [Суводь — круговая струя над омутом, водоворот.] струй и водоворотов, а
главное — досконально изучить
законы движения барки по реке и те исключительные условия сочетания скоростей движения воды и барки, какие встречаются только на Чусовой.
Обратите внимание на то, что
главная масса увечных происходит благодаря все этим же безгрешным доходам караванных служащих; поставят людей в обрез, чтобы прописать в книгу побольше, снимают барки воротом, что запрещено
законом.
Ипполит. Хоша бы и бунтовать. Потому,
главная причина, на это
закон теперь есть и права.
Она сказала между прочим, «что верно, только в их гимназии существует такой варварский
закон, что матери везде прилично быть, где лежит ее больной сын, и что она здесь с дозволения директора, непосредственного начальника его, г.
главного надзирателя, и что ему остается только повиноваться».
И вдруг на одно мгновение, на самое коротенькое мгновение, старому надзирателю, всю жизнь проведшему в тюрьме, ее правила признававшему как бы за
законы природы, показалась и она, и вся жизнь чем-то вроде сумасшедшего дома, причем он, надзиратель, и есть самый
главный сумасшедший.
А
главное и конец концов, что все это происходит по нормальным и основным
законам усиленного сознания и по инерции, прямо вытекающей из этих
законов, а следственно, тут не только не переделаешься, да и просто ничего не поделаешь.
Главное же, как ни раскидывай, а все-таки выходит, что всегда я первый во всем виноват выхожу и, что всего обиднее, без вины виноват и, так сказать, по
законам природы.
То-то и есть, господа, не существует ли и в самом деле нечто такое, что почти всякому человеку дороже самых лучших его выгод, или (чтоб уж логики не нарушать) есть одна такая самая выгодная выгода (именно пропускаемая-то, вот об которой сейчас говорили), которая
главнее и выгоднее всех других выгод и для которой человек, если понадобится, готов против всех
законов пойти, то есть против рассудка, чести, покоя, благоденствия, — одним словом, против всех этих прекрасных и полезных вещей, лишь бы только достигнуть этой первоначальной, самой выгодной выгоды, которая ему дороже всего.
Все войны и походы Владимира представляются славными и счастливыми, а к концу его царствования замечена следующая любопытная черта: «Владимир, находя по сердцу своему удовольствие в непрерывном милосердии и распространяя ту добродетель даже до того, что ослабело правосудие и суд по
законам, отчего умножились в сие время разбои и грабительства повсюду, так что наконец митрополит Леонтий со епископы стали говорить Владимиру о том, представляя ему, что всякая власть от бога и он поставлен от всемогущего творца ради правосудия, в котором есть
главное злых и роптивых смирить и исправить и добрым милость и оборону являть».
Верно он говорит: чужда мне была книга в то время. Привыкший к церковному писанию, светскую мысль понимал я с великим трудом, — живое слово давало мне больше, чем печатное. Те же мысли, которые я понимал из книг, — ложились поверх души и быстро исчезали, таяли в огне её. Не отвечали они на
главный мой вопрос: каким
законам подчиняется бог, чего ради, создав по образу и подобию своему, унижает меня вопреки воле моей, коя есть его же воля?
Если иностранные Писатели доныне говорят, что в России нет Среднего состояния, то пожалеем об их дерзком невежестве, но скажем, что Екатерина даровала сему важному состоянию истинную политическую жизнь и цену: что все прежние его установления были недостаточны, нетверды и не образовали полной системы; что Она первая обратила его в государственное достоинство, которое основано на трудолюбии и добрых нравах и которое может быть утрачено пороками [См.: «Городовое Положение».]; что Она первая поставила на его
главную степень цвет ума и талантов — мужей, просвещенных науками, украшенных изящными дарованиями [Ученые и художники по сему
закону имеют право на достоинство Именитых Граждан.]; и чрез то утвердила
законом, что государство, уважая общественную пользу трудолюбием снисканных богатств, равномерно уважает и личные таланты, и признает их нужными для своего благоденствия.
«Сенат,
главное Правительство, но зависящее от Монарха, есть в России хранилище
законов» (26).
Нетерпеливые мысли мои спешат устремиться на многие предметы, столь любезные уму и сердцу; но прежде означим
главное и столь новое для России благодеяние Екатерины, которое изъясняет все другие и которое всем другим изъясняется; означим, так сказать, священный корень нашего блаженства во дни Ее — сию печать, сей дух всех Ее
законов.
Монархиня чувствовала, сколь нужно отделить сию власть, чтобы
главное Место в Губернии не присвоило себе опасного самовластия; и таким образом, оно не может предписать решения нижним Судам, которые в совершенной свободе действуют по уставам; но требует от них скорости, наказывает пенею нерадивую медленность; и в случае неисправления предаст виновного
законам — следственно имеет все способы благотворить обществу, не вмешиваясь в права Судейские.
Премудрая доказывает умом и опытами, что «излишно строгое наказание не удерживает людей от злодеяний; что умеренное, но продолжительное, действует на душу сильнее жестокого, но маловременного; что
законы исправительные и кроткие благотворнее строгих, искоренительных; что ужасная привычка к казни ожесточает сердце и отнимает у Законодателя способы к исправлению нравов; что стыд должен быть
главным его орудием; что не умеренность наказания, а совершенное упущение вины рождает дерзость и необузданность» (81–91).
К таким странностям хотели мы отнести, например, и мысль о том, что
главная причина расстройства помещичьих имений наших заключается в отсутствии майората («Земледельческая газета»); и уверение, будто
главный недостаток романа «Тысяча душ» заключается в том, что герой романа воспитывался в Московском, а не в другом университете («Русский вестник»); и опасения, что в скором времени, когда нравы наши исправятся, сатире нечего будет обличать («Библиотека для чтения»); и статейку о судопроизводстве, уверявшую, что такое-то воззрение неправильно, потому что в «Своде
законов» его не находится («Библиотека для чтения»), и пр. и пр.
[Я и мой товарищ по гимназии, нынче известный русский математик К. Д. Краевич, знавали этого антика в конце сороковых годов, когда мы были в третьем классе Орловской гимназии и жили вместе в доме Лосевых, «Антон-астроном» (тогда уже престарелый) действительно имел кое-какие понятия о небесных светилах и о
законах вращения, но
главное, что было интересно: он сам приготовил для своих труб стекла, отшлифовывая их песком и камнем из донышек толстых хрустальных стаканов, и через них он оглядывал целое небо…
Дележ, совершаемый по всем
законам справедливости между однокашницами бывшей скотницы, не успокоил, однако, шумного их сборища; хотя тетка Фекла и уступила скотнице Домне полосатую понёву [Понёва — домотканая полосатая юбка.] покойницы за ее изношенные коты [Коты — старинная женская обувь.] (
главную причину криков и размирья); хотя завистливая Домна перестала кричать на Голиндуху, завладевшую повязкою и чулками умершей, но наступившая тишина продолжалась недолго и была только предвестницею новой бури.
Профессор. Конечно, конечно. Но
главное дело — в объяснении явлений и подведении их под общие
законы.
Профессор. Это так, но все-таки
главное —
закон эквивалентности.